Знаменитый итальянский сценарист, автор сценариев таких фильмов, как «И корабль плывёт…», «Амаркорд» (реж. Ф. Феллини), «Брак по-итальянски» (реж. В. де Сика), Тонино Гуэрра в середине 1970-х женился на женщине из СССР – Элеоноре Яблочкиной. Это был удивительный брак, настоящий союз Творца и Музы. Например, одним из первых подарков, сделанных Тонино Лоре, была птичья клетка, которую он заполнял любовными посланиями на итальянском – так Лора учила итальянский язык.

Красавиц — много, умниц — тоже хватает, хороших и чутких жён найти сложнее, но можно. А вот чтобы быть Женщиной, Женой, Музой — и это всё без капельки самолюбования, без намека на избранность? И глаз не отвести, и слушать — не переслушать? Очень редко, но случается.

Тонино и Лора Гуэрра. Фото из личных архивов

История любви: Тонино и Лора Гуэрра

Лора Гуэрра — необыкновенная и вместе с тем очень земная. И очень счастливая. Хочется увидеть в собственном отражении в зеркале хотя бы чуточку того искрящегося жизнелюбия и юности, как в её глазах. Совершенно уверена: в Лору просто нельзя не влюбиться — столько красоты, женственности и любви в этой русской жене великого итальянца.

Тонино Гуэрра — знаменитый писатель, поэт, сценарист и соавтор Феллини, Антониони, Тарковского, Дзеффирелли, Тавиани. Список тех, с кем работал и дружил Тонино, рискует превратиться в перечисление гениев ХХ века. Но когда Лора рассказывает о Тонино — это еще и история любви, прекрасной и удивительной.

История, начавшаяся со случайной встречи в Москве в 70-х. Свадьба, свидетелями на которой были Тарковский и Антониони. 40 лет вместе, когда «не было ни одного дня скуки». И сейчас, спустя 7 лет после смерти Тонино, он всё равно рядом с Лорой. В наше циничное и суетное (и суетливое) время хочется вдруг остановиться и запомнить эти рассказы, слова и имена — как мантру, молитву или, быть может, как стихи. Так не бывает? Но бывает же! Прочтите — и сами поверите в это.

Мои родители и их судьбы — это судьба России. Все перипетии ХХ века, войны, тюрьмы, репрессии, всё, что случилось в стране — всё выпало нашей семье. Но если бы не революция, родители бы никогда не встретились. Моя мама была красавицей необыкновенной. Она дворянка, родилась и росла в Карсе (сейчас это город в Турции), где мой прадед был губернатором. Все сестры бабушки после революции благополучно уехали в Америку, одна из них, кажется, вышла замуж за Родзянко. Дедушка служил в Белой армии, он до конца жизни носил бороду как у генерала Скобелева.

Папина история совсем другая: он родился в многодетной еврейской семье, в белорусских Климовичах, за чертой оседлости, но поскольку его отец был очень богат, детям разрешили учиться в гимназии. Папа получил два образования — медицинское и дипломатическое, жизнь он закончил как хирург, его старший брат тоже стал знаменитым хирургом.

Помню, как я, еще совсем маленькая, пряталась под столом, когда папу забирали (его несколько раз арестовывали, но, к счастью, он вернулся живым). Я обожала своего дедушку, он был настоящий русский интеллигент, самый добрый человек на свете, всё лелеял мечту на пенсии перечитать всю русскую классику, звал меня Ангелочком.

Мне кажется, они все с такой честью пронесли эту жизнь, такими были энтузиастами и оптимистами, такими сильными. Я думаю, что природа на мне отдохнула просто и единственное, что от них мне досталось в наследство — невероятная, невыразимая любовь к жизни и вообще ко всему. Как и у Тонино.

Я никогда не была красавицей. Тонино говорил, что я вся ошибочная, поэтому и одеваться должна ошибочно, тогда будет стиль. И я так всю жизнь и продолжаю причесываться ошибочно, краситься как клоун, одеваться так, как одеваюсь…

Но вот что произошло не так давно. У меня всегда случаются такие знаки, может быть я их себе выдумываю, но мне кажется, что те люди, которые ушли — они живут в других вибрациях и посылают нам сигналы. Ко мне в гости пришел адвокат, я рассказала ему эту историю про ошибочную меня, а он рассмеялся и ответил мне фразой Оскара Уайльда «Оставим красивых женщин людям без воображения». После этого он подошел к книжному шкафу, сделанному Тонино, открыл наугад книгу, а там лежит записочка, оставленная когда-то Тонино: «Как много красоты таится в ошибке и несовершенстве».

Красив с моей точки зрения человек бывает в момент творчества, созидания, а самые красивые люди тогда, когда их любят. Тонино любил повторять фразу, что красота — это молитва. Когда красота становится моралью, когда ничего уже не надо объяснять.

«Для жен и лакеев великих людей не бывает» — нет, это точно не про меня. Я думаю и Софье Андреевне <Толстой> было не тяжело, они с Львом Николаевичем оба были очень сильными людьми, и Толстой дал ей жизненную программу.

Как говорила Паола Волкова: когда долго живешь, становится общим кровообращение. Становишься одним целым, дышишь, думаешь, угол зрения у тебя меняется, когда твой любимый человек тебе его направляет. Но это найти надо. Учителя, Маэстро.

Я думаю, что женщина вообще идет к своему единственному мужчине. Кому-то везет сразу, кто-то находит через какие-то трудности, не всем удается. Я думаю, что мне посчастливилось. Ни одного дня скуки, все сорок лет. Тонино был разным, он мог быть грустным, мог уходить в себя, когда работал, мог быть оратором и мог оживлять всё вокруг. Он всё всегда замечал. Он мог сказать (не только мне, всем женщинам, с которыми он дружил): «У тебя сегодня не та юбка» или «Твои ресницы сегодня грустные».

Тонино выучил русский, конечно же. 100 слов. Словарь Тонино. Он общался со всеми с помощью этих ста слов, перемешивал русские и итальянские слова, но все его понимали. Он говорил «ты грузный» (грустный), «идти прижком» (пешком), слово «сумасшедший» ему было не произнести, он говорил «сумашецкий». В нашей первой спальне на Мосфильме были развешаны русские слова и нарисованы тюльпан и роза с подписью «Тонино» и «Лора».

Я счастлива, что родилась женщиной. Для меня быть женщиной — это прежде всего любить. Любить всё — и солнце, и траву, и небо. Когда ты встаешь каждое утро, надо себя вытаскивать, приветствовать солнце и любить. Каждый день — это работа.

Я вставала и думала первым делом: что бы сделать такого для Тонино, когда что-то видела интересное, сразу бежала, чтобы рассказать и показать ему это. Когда расцветала первая фиалка, Тонино спускался с ней ко мне. Когда в нашем саду в Пеннабилли расцветал миндаль, мы шли вместе и слушали, как гудят пчелы.

Когда Тониночка на мне женился, он сказал: я женюсь на Лоре, чтобы слушать вместе шум дождя, видеть, как идет снег. Разделять радость жизни с другим — это главное условие отношений. В себе беречь эту радость и делить с другим. Поэтому будем ждать волшебников в этой жизни. У меня такой случился.

Как женщине спокойно принять возраст? Тонино всегда говорил, когда начался этот бум пластической хирургии: «Как мы будем скучать по морщинам Витторио Гассмана!». Или вы же знаете эту знаменитую фразу Анны Маньяни: «Отчего гримеры прилагают столько усилий, чтобы скрыть мои морщины? Знали бы они, сколько горя и сколько боли мне пришлось пережить, прежде чем они появились!»

Тонино всегда говорил, что красота женщины в том, что излучают ее глаза. Сколько прочитанных книг, сколько любви — и я ему верила. Мне приходилось часто бывать на приемах, фестивалях и светских мероприятиях, среди признанных мировых красавиц. И Тонино, видя мою растерянность, проходя мимо, всегда говорил: «Ты была несравнима, прекраснее всех».

Надо пестовать любовь, которая рядом с тобой. Вам скажет любимый человек, сын или дочь: «Как ты сегодня хороша, как ты чудно выглядишь» — и вы становитесь чудной. Мы трансформируемся под взглядами любви, а не пластических хирургов.

«У вас была потрясающая биография, но надо ее продолжить» — сказала мне не так давно одна поэтесса в Казани. И это очень точно. Сейчас мы задумали поставить спектакль в Театре музыки Елены Камбуровой (рабочее название спектакля «Терра Гуэрра», режиссер Иван Поповски). Пока все в самом начале, мне бы хотелось, чтобы голос Елены Камбуровой вел нас, подводил к рассказам Тонино. Этот театр сам по себе — чудо, те певчие дрозды, та культура, которая уже становится воспоминанием.

Сейчас мне лично помогает одна фраза Тонино: «Жизнь хороша тогда, когда её завоевываешь, побеждаешь». Мне еще очень много всего нужно сделать, перевести, организовать, опубликовать. Трагедия в том, что я каждый день говорю себе: «Тонино жив, он рядом со мной», но начинаю ощущать постепенно его отсутствие, только сейчас, после 7 лет. Та сила, которую он в меня вдохнул, сила и красота жизни, начинает потихоньку уходить, а мне это очень больно.

Но мне нужно успеть рассказать, что есть волшебники в этом мире, которые иногда посылаются к нам на Землю, чтобы преобразовать немножко мир и нас в нем. И сказать, что красота — это молитва, и убедить, что надежда никогда не должна пропадать. Одно из последних стихотворений Тонино в моем вольном переводе звучит так:

Мне хочется ругать всё,
разозлиться на всё, что окружает,
говорить обо всём плохо.
— И о жизни тоже?
— О жизни?
Нет, она прекрасна,
даже когда я плачу.

Источник http://izbrannoe.com/news/lyudi/lora-guerra-byt-zhenshchinoy-eto-prezhde-vsego-lyubit/

Книга, выпущенная к 95-летию со дня рождения Тонино Гуэрры, стала отражением многогранного таланта Мастера. Отражением того, с какой необыкновенной фантазией он строил свою жизнь, пространство вокруг себя, как общался с людьми. Всю его жизнь можно назвать высоким искусством. Тот необыкновенный полет фантазии, который вел Тонино по жизни, есть и в этой книге. Достаточно её открыть, и вы попадаете в удивительный мир Тонино Гуэрры.

Для тех, кто соскучился по короткой, но ёмкой по смыслу, форме с безупречной стилистикой.

Год назад, 3/16 июля, православная Русь понесла большую утрату – в возрасте 44 лет скоропостижно скончался известный живописец, представитель классического реализма, мастер исторической картины, заслуженный художник России Павел Рыженко.

Творчество Павла Викторовича, которому он отдавал всего себя, все силы своей многогранной, духовно цельной и могучей личности, было жертвенным служением во имя Православной веры и Родины. «Надеюсь, что мои картины разбудят генетическую память моих современников, гордость за свое Отечество, а быть может, помогут зрителю найти для себя единственно правильный путь», – говорил художник. Жизненный крест мастера стал своего рода мученичеством – он «сгорел», из глубины своей души, от всего сердца призывая зрителей задуматься, переосмыслить наше прошлое и настоящее, вступить на стези спасения.

Но стремление к высоким идеалам проявлялось у Павла Рыженко не только в живописи – лично знавшие его люди свидетельствуют, что свою семейную и общественную жизнь он старался подчинить исконно русским православным традициям, подражая воспетым на холстах святым. И тем ценнее для нас рассуждения, утвержденные собственным опытом художника.

Сегодня, в преддверии дня памяти святых Царственных Мучеников, в канун которого живописец отошел ко Господу, мы решили познакомить читателя с его мыслями о православной семье и о значительной роли женщины в деле созидания «домашней церкви» – основы грядущего возрождения России.

– Павел Викторович, отличается ли, на Ваш взгляд, православная женщина от неправославной?

– Да, это колоссальная разница. Православная женщина, как небо от земли, отличается от неправославной. По замыслу Божию, полнота женской природы проявляется в том, что женщина принимает Бога как своего Творца и свое второе место после мужской природы; в том, что она смиряется со своей ролью помощницы для мужчины. А под словом «помощница» скрыт огромный диапазон деятельности, и поэтому женщина в жизни мужчины становится незаменимой. Она не просто помогает – она вдохновляет его на все великое и святое. Но вместе с тем женщина должна понимать, что главное для мужчины – его жизненный подвиг во имя Бога и России, которая есть Престол Божий. Конечно, все, о чем я говорю, – это идеал.

– Есть ли, по Вашему мнению, что-то недопустимое для женского образа?

– Безусловно. Я бы даже не стал акцентировать внимание на брюках или длине юбки, хотя и это, конечно, важно. Ведь, на мой взгляд, внешний вид женщины – это выражение ее внутреннего мира. Мерилом того, как должна выглядеть женщина, является та, которая познала, что такое прощение Божие. Женщина должна одеваться для Бога, а не для мужчины. Опять же – так должно быть в идеале. В действительности же современные мужчины в нашей стране порой одеваются более вызывающе, чем женщины. Почему так происходит – это отдельный разговор. Просто наш народ особенный. Это сейчас мы стали размытыми «россиянами». А прежде мы были великим русским народом и жили служением. И женщина знала, что ее избранник будет служить в армии, он может уехать на год в экспедицию, может пропасть без вести, может погибнуть на войне или вернуться инвалидом. А сейчас такого нет. Сегодня у православной женщины спектр выбора будущего мужа такой же, как и у неправославной. Потому что ее суженый сидит в том же офисе перед компьютером, где продаются факсы, ксероксы или тряпки. Все это не служение – это заработок на жизнь для маленькой ячеечки.

– Должна ли женщина быть образованной или достаточно быть хорошей женой и умело вести хозяйство?

– Женщине безспорно нужно образование. Она должна хорошо знать нашу культуру, литературу, историю. Прежде всего, это потребуется для воспитания детей. Я считаю, женщине просто необходимо учиться. Но не распылять свои знания понапрасну, а все приносить в семью, хранить ее, делать крепостью. Но тут многое зависит от мужчины, он должен быть в семье главой. Однако проблема в том, что сейчас почти не осталось мужчин, способных держать слово, знающих, что такое честь. Нынешние мужчины не могут победить себя даже по части нецензурной брани.

– Но корни этого – в семье, в воспитании…

– Если уж говорить об этом, то корни упомянутого явления – в родовых грехах человека. Знаете, если прабабушка или прадедушка участвовали в клятвопреступлении, в разрушении храмов, в кампаниях «долой стыд», в съездах безбожников, в раскулачивании, в доносах на невинных людей – разве это все может не сказаться на правнуках? Представляете, какое это мученичество – искупить такие родовые грехи! И вот еще к вопросу о воспитании. В 90-е годы, когда Церковь получила внешнюю свободу, множество воцерковленных людей бравировало незнанием светской культуры. А я считаю, что прежде, чем обрести культуру духовную, нужно научиться не сморкаться в рукав. Это касается и женщин, и мужчин. Прежде чем изучать, сколько масла можно есть в пост, как правильно творить Иисусову молитву, надо получить элементарные школьные знания. В противном случае можно соблюдать все внешние правила, но не понимать догматов своей веры и стать фарисеем. Главное в воспитании – быть для своего ребенка живым примером. Ребенок будет копировать родителей лет до двадцати – это совершенно точно. Потом, конечно, он начнет искать свой путь, но матрица будет заложена.

– Вы можете перечислить те качества, которые обязательно должны присутствовать у православной женщины?

– Верность, верность до смерти, врожденное чувство целомудрия. Конечно, если оно слабо развито, то его нужно воспитывать – молитвой, постом, чтением духовных книг. Совестливая верная девушка красивее любой топ-модели. Говорю вам с гарантией, что когда мужчина, любой, даже закоренелый блудник, встречает чистую целомудренную девушку, он теряет свою настойчивость, и ему становится стыдно. У него рука не поднимется на такое чистое существо, он будет мучиться, и зло в нем начнет разрушаться. Женщина дана мужчине для спасения. Настоящая женщина – чистая, совестливая, верная своей любви, та, которая произнесла: «Я тебя люблю» и этими словами дала присягу на всю жизнь. А настоящая любовь всегда созидательна. Женщина не должна быть эгоисткой, пусть даже воцерковленной, которая занята только собой, каждый день ходит на службы и думает лишь о себе, любимой. Она обязана видеть вокруг себя людей, нуждающихся в помощи, и по возможности им помогать. Такой девушке Господь пошлет замечательного мужа. И еще я считаю, что каждая девушка должна все-таки мечтать о принце. Наша беда в том, что мы перестали мыслить высокими категориями, снизили планки.

– Отличается ли, на Ваш взгляд, православная русская женщина от православной женщины любой другой национальности?

– Кардинально. Гречанки, африканки, канадки и женщины многих других национальностей не имеют той генетической памяти, которая присуща русским. Мы – избранный Богом народ. У нас на уровне подсознания – память немыслимых подвигов, которые совершали наши предки, а у других этого нет. Причем подвиги наших предков – за веру, Царя и Отечество. Они шли воевать за веру – и умирали за Церковь, вступали в бой за Царя – отдавали жизнь за державу, отстаивали Отечество – гибли за свой народ. Русская женщина об этом, подчас не помня – помнит, даже не зная – знает. Иностранкам такие вещи надо разъяснять, да и вообще, они – то с нами, то против нас, то они в НАТО, то еще где-то. А разве могут православные выступать против православных?.. Но я часто езжу на Афон и знаю, что греческие монахи молятся о Царе для России. У нас же, русских, еще до сих пор, к сожалению, большевистское сознание…
Женщина в силе поднять своего мужа из опустившегося состояния, даже самого последнего пьяницу она может назвать таким именем, что он встанет из грязи и ради нее пойдет на подвиг. Именно так русская женщина исполняет свою миссию – несет проповедь любви, верности и русской силы.

21 июля, 2015

Источник  https://www.odigitria.by/2015/07/21/prosto-nash-narod-osobennyj/

 Мне нужно было подняться по этим ступеням, чтобы увидеть панораму, которую видел он. Почему мне это важно? Я не разговариваю. Я слушаю жизнь.

Эксперт по этикету и межнациональным коммуникациям, гуру дресс-кода Татьяна Полякова консультирует первых лиц государств и форбсов по вопросам домашнего и светского быта вилл, шато и президентских дворцов. Здесь мог бы быть неймдроппинг, но увы, Татьяна непреклонна: хорошие манеры — это не только понимание сути жизни, но и здравый смысл. Если не знаете, как поблагодарить за концерт Теодора Курентзиса и как правильно приветствовать Татьяну Черниговскую, срочно читайте это интервью.

Татьяна Полякова путешествует между Монако, где у нее единственная сертифицированная школа этикета во всем княжестве, Киевом — там уже который сезон идут съемки телешоу «Пацанки» (да, за автографом подходили прямо во время интервью), а теперь и Петербургом: авторский курс на воскресных бранчах в отеле «Астория» она читает раз в месяц (следующий — 8 декабря). Ксения Гощицкая отправилась к этой экстраординарной женщине не без волнения, повторяя про себя, что локти на накрытый стол класть нельзя, но поняла, что подлинные специалисты по хорошим манерам сделают так, чтобы ты ни за что не догадался, что совершил faux pas.

«Важно представляться по имени и фамилии, обозначая свою принадлежность к роду»

Этикет — свод необходимых правил сосуществования.  В современном мире с этикетом сложно, ведь гораздо легче отказаться от культуры передачи традиций. Вернее, думать, что они не пригодятся.  Хотя насколько проще жить в мире, где все прописано! Например, элементы netiquette — правил общения в соцсетях и в формате онлайн — нисходят к самым классическим и чопорным традициям. Отвечать и благодарить принято в течение 24 часов. Слово, произнесенное вслух, может забыться, но оцифрованные кадры и слова остаются навсегда. Часто люди не только не знают, как сохранить отношения после увольнения или развода, но даже как уйти после ночи, проведенной вместе. Cпешить? Ждать? Улыбаться? Обещать? Предлагать? И как потом здороваться при случайной встрече? А поздороваться иногда сложно по самой простой причине: никто не представился, имя и фамилия не прозвучали.

Между тем правильно представляться по имени и фамилии, обозначая свою принадлежность к конкретному роду. Потеря фамилии связана с потерей корней, когда деревня ушла в город, растворилась в нем, и так произошло почти со всей страной. А в деревне ты всегда чей-то сын: плотника — значит, Плотников. И ответственность на тебе лежит за всех Плотниковых, и за соседей Плотниковых, и за родную деревню. На вопрос, нужно ли и можно ли вывозить деревню из девушки, я всегда отвечаю: деревня и опыт детства — это баланс. В большом городе ты — никто. И в это никто люди прыгали без акваланга. Теряли имя.

Бабушка играла с нами в родственников: мы умножали двоюродного брата на троюродного и вычисляли пятиюродного. Я до сих пор помню, как кого зовут. Она хотела, чтобы ее дети помнили имена: когда у тебя хорошие корни, пусть и полевые, ты будешь расти много лет. Когда разговариваешь с людьми, нужно стимулировать их называть имя в сочетании с фамилией. И репетировать, озвучивать это родителям полезно с первых лет жизни ребенка. У французов, например, нет детского меню: они выводят, как пернатые своих птенцов, на испытательную тренировку, натаскивают. Детям разрешают брать со стола все, но артикулируя названия, соответственно, развивая словарный запас. Ведь этикет не бывает детским. А бывает один и на всю жизнь. Называть по имени — это очень по-прустовски. Не «приходите ко мне на чай», а «приходите на ароматный дарджилинг». Или «он угощал меня замечательным шабли». Всему есть правильные названия. Как быть, если у тебя нет корней? Корни есть у всех. Бывают тонкие и хрупкие. Тогда на эту тему уместно иронизировать. Так же нужно поступать, если ты родился в семье с большими обязательствами и звучной фамилией — часто они выдаются авансом.

«Правильный жест может стать вашим допуском»

Важный элемент этикета — владение жестом. Бывает, в путешествиях у вас нет общего языка, но вы можете разговаривать глазами, движениями — точный жест разрушает границы. Когда-то бабушка научила меня пить чай из блюдца. На самом деле, это очень сложно: быть ловкой, понимать, чего можно касаться, а чего нет — целый ритуал. Два года назад в пешем путешествии по Ирану возник некоторый гендерный момент. Я была готова помогать нашим проводникам во всем: собирать травы, что-то готовить, но они показывали мне жестами — нельзя. Не доверяли. Каждый вечер нам заваривали на костре вечерний чай и проводники грациозно пили его из блюдца. Тогда я сделала то же самое. Все следующие дни я могла собирать соцветия на склонах и даже отставать и задерживаться, купаться в водопаде — я была на равных. Жест стал моим допуском.

Мы не получаем в почтовые ящики ничего, кроме счетов, а ведь есть простой жест — отправить открытку в благодарность за ужин или из путешествия. Это забота — вы потратили личное время, чтобы ее подписать. Такой культуры осталось мало, но это не значит, что ее не существует — открытки ведь продаются. Я часто отправляю открытки маме: выбираю у букинистов год моего рождения как способ сказать ей спасибо за мое появление на свет. Подписываю открытки всегда с маркой города и датой. Один адресат получал их от меня 16 лет. Он неожиданно умер. Открытки передали мне. Я разложила их по датам и перечитала жизни. И свою. И его.

Послать цветы — тоже жест. Так странно, они ведь никому не нужны, если мы их несем с собой. Цветы должны приходить после нас — тогда им особенно рады. Но если уж вы пришли с ними, приложите сопроводительную записку — от кого и какого числа. Иначе как вас потом поблагодарить: за ваши амариллисы, подобранные в цвет платья невесты, за ваши незабудки — не забывай меня.

«Флирт — это обязательный светский навык»

Еще один инструмент, которым можно сообщить о себе все, — это взгляд. Можно не держать долго, можно оборвать или заново послать, извиниться, поощрить, флиртовать. Флирт — обязательный светский навык. Флирт — это не секс. Он как танец, как вид спорта, в котором можно в эмоциональной форме узнать человека, добиться цели, заговорить с тем, с кем ты хотел, уметь принять комплимент. Как часто в ответ на похвалу мы оправдываемся, обесценивая ее. «Спасибо!» Точка. Суметь ответить взглядом на нежелательный или провокационный вопрос, оборвать эмоциональную и словесную атаку, самой лучезарной улыбкой отправить человека, куда нужно, но самым добрым жестом. И он туда отправляется со смущенной гримасой  — махом пера, пушинкой.

Светская беседа, small talk — не теннисный сет и не самолюбование сквоша, а пинг-понг: мудрая игра на короткой дистанции, блиц, размеренные четкие подачи. В Ленинграде им увлекались все мальчики из хороших семей. «Мы с ним в пинг-понг играли», — было рекомендацией.

Мы часто боимся спросить, но обратите внимание, что ребенок никогда не постесняется. И нам полезно слушать детей, быть рядом с детьми или быть детьми — позволять себе вопросы, очень искренне. Мы часто спрашиваем нелепые вещи, а лепые — не разрешаем себе и потом жалеем. Что абсолютно бестактно? Озвучивание социального неравенства, материальных и денежных эквивалентов, вопросы про диеты, глютены или килограммы.

Хорошая тренировка small talk — разговаривать с таксистами. Однажды в Париже по дороге в аэропорт со мною по-русски заговорил уроженец Мавритании, который когда-то учился в Минске. Он так хорошо рассказывал про своих друзей, как они приезжают к нему в гости и привозят соленые огурцы, что сразу было понятно тепло этих отношений. Потом он попросил — и мы обменялись телефонами. И в очень модном лондонском ресторане во время ужина с мужчиной, который мне приятен, раздался звонок. Звонил тот самый таксист. Я извинилась и сняла трубку: «Как приятно, что вы ответили. У меня есть традиция. В свой день рождения я не жду, а сам звоню тем, кого бы хотел услышать. Это мой ритуал. Я специально беру выходной, чтобы весь день разговаривать по телефону». Представляете, какой жест!

Понимаете, с людьми нужно уметь разговаривать, уметь отвечать на вопросы, уметь шутить над собой. Если ты не funky и не funny — с тобой не будут общаться. Что тогда делать? Учиться.

«Каждый сам себя лишает чувства свободы»

Моя смелость уехать в семнадцать лет из Таллина в Петербург и потом самой решать, в каких городах я хочу жить, дала мне бесценный опыт. Я жила в Милане, Париже, Киеве, Монако, Афинах, в греческих горах, где, по преданиям, жили кентавры, в Москве и даже в городе Коньяк. Глобус был моей игрушкой в детстве. Отец научил меня его вращать, а бабушка — понимать, что внутри глобуса должны быть корни. Поступив на филологический факультет ЛГУ — сложный, потому что там ничему не учат, — мне оставалось жевать лед, лакать снег, пробовать кислое, сладкое, горькое, чтобы понимать, куда через музеи, сцены, архивы, читальные залы и лектории, переводы и пересказы я хочу двинуться. На первые зарплаты я поехала в Австралию, Новую Зеландию, Таиланд. Много путешествовала, часто одна, общалась с местными, искала жесты. Понимаете, по-настоящему тонкий человек всегда пытается раскодировать культуру, в которой оказывается. Так фотограф Дебора Турбевилль, когда жила в Петербурге, слушала, впитывала названия, хотела понять русскую историю, красоту, душу. Этому я училась у нее тоже.

Почему этикет? И отчего именно его я сделала темой своей взрослой жизни? Семь лет назад я отчетливо поняла, что готова распоряжаться своим календарем и знаниями самостоятельно. А мне действительно повезло превратить переживания многокультурного детства и опыт работы в самых международных компаниях мира в личный проект. Храбрость ли это — выпрыгнуть в свободу и выбрать делом дерзкую науку правил сосуществования? Но я часто улыбаюсь в иллюминатор облакам и пейзажам,  самостоятельно раскручивая этот глобус своей жизни. Каждый сам себя лишает чувства свободы. Посмотрите на походку человека, который идет на работу в собственный ресторан, и того, кто спешит на службу в банк. Любопытство и любовь к своему делу — лучшее средство молодости. Мой ровесник не поведет меня на свидание в заброшенную усадьбу, в лучшем случае — в бар с видом. Я же люблю приводить близких мне людей на крыши Петербурга — и мужчины стоят и трут глаза. Не от свежего воздуха. Это такой сантимент, который ничего не стоит, но при этом бесценен.

«»Петр I лук» — универсальный дресс-код, который никогда не станет стресс-кодом»

Меня никогда не интересовала мода. Стиль — да, элегантность  — да. Для меня они заключаются в том, чтобы определить свой генетический код и найти себя в категориях цвета, музыки, тактильности, тканей. Без этого ты не можешь быть в балансе, в ладу с собой. Все время пробовать, чтобы понять, что твое, а что нет. В моем случае смесь кровей все время ставит передо мной вопрос : «Кто я? Какой семье я принадлежу?» Мой отец говорил: «Оденься уместно».

Я всегда жила по дресс-кодам. В молодости, когда ты понимаешь, что хочешь хорошую зарплату, тебе нужно себя во что-то заковать. Однажды на вечере в Доме политпросвещения во дворце купцов Елисеевых на Мойке (ныне «Талион Империал Отель». — Прим. ред.) ко мне подошел человек и сказал, что компания Moet Hennessy ищет именно такую, как я, и предложил мне контракт в долларах. Шел 1989 год. На мне был красный двубортный пиджак, вероятно, красная юбка и, скорее всего, красные туфли. Белая блузка и понитейл прилагались. Все, за исключением прически, я привезла из Финляндии, где работала до этого. Финские моды, вы понимаете! И сейчас, преподавая тему этикета, я понимаю, что за профессиональные показатели в строках Excel-таблиц приходится двадцать процентов зарплаты, остальное — за то, как вы общаетесь, как умеете расположить, поднять, опустить, планировать, мотивировать, анализировать и вести за собой.

Для себя я определила дресс-код Петербурга, города, где в июне может пойти снег, — «Петр I». Это мой герой, визионер, очень мужественный образ, сильный референс. Выбрав точку на карте, где не было вообще ничего, он поручил строительство самым лучшим: флот — голландцам, архитектуру — французам и итальянцам. И не просто придумал — убедил лучших мастеров приехать в никуда, потому что так видел. Приказом заставил брить бороды и облачаться в платье согласно сословию. И когда мне нужно быть особенно убедительной, я надеваю сапоги на устойчивом каблуке, прячу бедра в складки брюк или юбки, достаю сложный смокинг и свежую белую хрустящую рубашку. Люблю жабо и банты. И конечно же шляпы. Этот «Петр I лук» позволяет пойти куда угодно — к плотникам, дамам, поставщикам — дресс-код ко всему, вне сезона, независимо от ситуации, который никогда не станет стресс-кодом.

Мне очень важно то, что Петр I был ремесленником. И гардероб я составляю по принципу коллекционирования — из вещей ручной работы, в идеале, в единичном исполнении. Из того, что можно было бы назвать объектом искусства. Это как выйти в картине. Я шила себе с детства — из доступных ситцев по выкройкам нарядных платьев. То, что предполагалось на бал или коктейль, мы собирали из ситцевых лоскутов, которые я покупала в магазине при ткацкой фабрике на Петроградской. За ними нужно было встать в очередь в четыре утра. Лет двадцать спустя я купила себе похожую сатиновую лоскутную юбку Comme Des Garcons — она была сшита хуже. Я могла связать платье: мое белоснежное ниже колена подруги просили на свидания в институте. Поэтому мне сразу были понятны и Рей Кавакубо, и Джунья Ватанабе — шутка над модой, ремесло.

«Петербург — это роман. Любовник, которому скучно. Быть нарциссичным — его full-time job» 

Ленинград — элегантность, особенное внутреннее состояние, взгляд. Порода! Сюда стекалась совершенно другая публика, чем в Москву. Иногда, собираясь представить мне людей, упоминают: «Я думаю, они вам понравятся, они из Ленинграда». Я оказалась здесь в пять лет и с тех пор настойчиво просила маму, балтийскую немку, переехать. Одно из первых воспоминаний — розарий у Исаакиевского собора, все розы были подписаны, как в ботаническом саду. Именно тогда я столкнулась с родовыми именами и захотела стать геоботаником, собирать редкие растения по всему миру. Здесь я увидела узамбарские фиалки. Ребенок — маленькое существо: когда я шла по улице Марата, на цокольных этажах коммунальных квартир цвели розовые и лиловые фиалки, которые выживали без солнца. По умолчанию. Такого нет больше нигде.

Петербург — искусственная институция, проект. Ты попадаешь в продакшн, где есть церкви всех конфессий, любые вузы, мне здесь было прекрасно. Сидеть в двадцать пятой аудитории филфака с видoм на Неву, отвлекаясь от теории профессоров. В молодости ты все время спешишь: смотреть странное кино, читать тоннами самиздат в культовом кафе. Дружить с букинистами. Кинозалы малых экранов — «Осенняя соната» Бергмана. Я помню однокурсника, который меня в этот иллюзион пригласил, это была его удача, лучшего способа рассказать о себе невозможно придумать. Мод же тогда не было. Потом открылись академические квартиры на Каменноостровском, профессорские кабинеты чьих-то родителей, фарфор в столовых, тени штор. И книги, книги, книги… Понятно, что и рукописи.

Мой идеальный дом? Любой город, напоминающий Петербург.Петербург — постоянный спутник. Или роман, любовник, которому скучно, который ничего не предпринимает, чтобы тебя видеть, но все равно ты к нему едешь. Быть нарциссичным — его full-time job. С детства, eсли я вела и веду себя хорошо, то на вопрос, откуда я, всегда отвечаю — из Петербурга, если не очень — из Таллина, тогда ко мне нет претензий, где это вообще?

В Петербурге, прогуливаясь по каналам, я всегда разглядываю окна.И в Париже. Однажды мой спутник заметил: «Ты думаешь, за этими красивыми окнами Пасси обязательно живут счастливые люди?» Эту мудрость я хорошо понимаю сейчас, потому что адрес — только точка. Тем не менее, я очень люблю мемориальные квартиры. Я не разглядываю гардероб: висящее в шкафу платье не передаст грации хозяйки. Я обращаю внимание на сантименты: посуду, фигурки, вид из окна, рисунок скатерти, любимые кресла. Квартира Галины Улановой в Москве, дом Нуреева на скалах, дом Франсуазы Саган в Нормандии, венецианские и сицилийские адреса еще живых синьоров и их риады в Марокко, один дом с панорамными окнами на круглый бассейн Мадам Руль, горные селения, где рисовала и писала письма Серебрякова, студия Левитана в Плесе, набоковский балкон в Монтре — я на нем сидела, дом Стравинского в Устилуге, который он построил по проекту швейцарского шале и счастливо там жил, только что женившись. Мне нужно было подняться по этим ступеням, чтобы увидеть панораму, которую видел он. Почему мне это важно? Я не разговариваю. Я слушаю жизнь. Стеклянных дел мастер ювелир Рене Лалик родился в Шампани, понимаете, откуда эта любовь к прозрачности, пузырькам, живой энергии, дымке?

Когда я вхожу в новые дома и адреса, то траектория треугольника проста: вид из окна, книжные полки и ковры. В молескине много того, что надо успеть: Фешин в Америке, Тургенев в Бадене, еще раз Есенин и Бранкузи, истории The River Club в Нью-Йорке и очень хочу узнать дом, этаж и окно, в которое смотрел мой любимый Сол Лейтер.

Часто меня спрашивают: «Что подарить сыну на семнадцатилетие?»Я отвечаю: «Стопку любимых книг матери и отца для жизни и классическую модель IWC как обязательную материальную программу, которую он ждет. Но книги! Через сорок лет он прочтет их и поймет, какими вы были». Я знаю все лучшие букинистические лавки мира и все магазины русских книг. Покупаю мемуары, слежу за торгами и каталогами аукционных домов, особенно именных коллекций. Там можно все подсмотреть. Нет — рассмотреть и увидеть. Однажды я подъезжала к библиотеке и таксист спросил: «Разве библиотеки еще существуют?» Мой ответ был с улыбкой: «Разве такси еще заказывают?» Помните про пинг-понг! Кстати, тот парижский таксист так и звонит мне с тех пор. Всегда в ноябре.

Текст: Ксения Гощицкая, «Собака.ru»